Алла Савошевич

Почему ты решила стать художницей? Эта профессия – осмысленный выбор? 

Все началось с того, что папа дома учил меня писать маслом, потом отдал в художественную школу, где я узнала о художественном училище А.К.Глебова. Появилась цель – попасть туда. “Глебовка” поменяла мое сознание, это самое интенсивное и счастливое время. Там было все как-то иначе – преподаватели, место, друзья. У меня был прекрасный курс и хорошее окружение, мы всегда были вместе. Когда была в последний раз в Минске, сходила посмотреть на альма-матер. Жаль, что ничего не осталось, кроме мусора и паспорта объекта, в котором написано “Начало строительства – январь 2010; окончание строительства – дата не обозначена”. (В 2009 году здание “Глебовки” признали аварийным. 26 февраля 2010 года по решению городских властей начался снос здания. Взамен художникам пообещали построить современное — со столовой, спортивным залом, выставочными помещениями и просторными аудиториями. Однако, как оказалось позже, деньги были потрачены на другие объекты при Министерстве культуры Беларуси, а в инвестиционном приоритете было строительство беларусской АЭС – прим.ред.) Грустно: в этом месте был дух творчества и ощущение связи с прежними поколениями.

Почему ты решила получить образование по специальности «Скульптура»?

Все очень просто: у меня не получалась живопись.

Ты окончила Вроцлавскую академию. Какая была тема диплома?

Работа Призрак – это про советское “прошлое” и монументальное искусство, но также про тесную связь настоящего и прошлого, которое все никак нас не отпустит. Когда приезжала в Минск во время учебы в Польше, мне больше всего бросалась в глаза монументальность советской архитектуры, скульптуры. При этом, наблюдая за процессами декоммунизации в Украине, где от советских памятников стремились избавиться довольно радикальным способом – прямым уничтожением архитектурного наследия, – я вспомнила случай, когда в конце 2016 года в Минске на территории какого-то завода рабочие попросили заново установить памятник Ленину.  Памятник “Призрака”, который был взят за основу – это памятник Ленина, сделанный С.И. Селихановым из моего родного города – Столина. Этот памятник я часто видела, когда ходила в художественную школу, у меня к нему разные чувства. В 2017 году, пока делала работу, казалось, что тема памятников исчерпала себя, но события показывают, что проблема монумента как объекта памяти не решена до конца. 

Моя работа представляет собой объект 4,30 метра, изготовленный из стали и войлока и дополненный серией шелкографий. Скульптура, при все своей монументальности, – легкая и смонтирована на колесах, ее можно перемещать в выставочном пространстве. Сейчас для меня эта работа выглядит иначе, чем 3 года назад. Когда начинала работать с тканью, предполагала, что войлок несет в себе способность изменять форму, теперь – наблюдаю за деформацией, которую создает время. Все меняется, но этот памятник, несмотря на историю, все еще живет. С каждым монтажом и демонтажом этот костюм стареет, изгибы и складки уже знают, где их место, колени, воротник и локти изнашиваются. Через какое-то время совсем исчезнет оболочка, останется только конструкция, как и от советского прошлого, когда вымывается идея и основной концепт, но остаются такие странные отголоски, которые все еще определяют форму жизни в Беларуси. Почти ничего не осталось, а мы все еще помним. Памятники были созданы, чтобы жить вечно, но они стареют и уходят из жизни – иногда по собственной воле, а иногда по принуждению.

При этом у тебя есть и перформативные работы…

Да, это как продолжение советского воспитания – если нужно “родить” работу, то стоит попотеть. Так появился первый мой опыт работы с перформансом, для которого я сшила костюм – большой, генеральский, и неделю разучивала фрагмент балета “Весна священная” И.Стравинского. Думая над абсурдностью ситуации с парадом Победы (отмечается ежегодно в честь освобождения территории РБ от немецко-фашистских захватчиков – прим.ред) и его значения в этом году: пока в мире объявлена пандемия, в Беларуси проводится военный парад с участием ветеранов, которые наиболее подвержены риску заболевания, и в добровольно-принудительном порядке свозятся люди.  

Моя подруга-хореографка дала мне несколько советов для работы с телом. Сказала, что при разучивании танца станет легче над ним работать, так как тело запоминает движения. Тогда я задалась вопросом: беларусское тело – какое оно? Тело, которому изначально определили скроенный кем-то костюм, некую оболочку. Несмотря на то, что я родилась в 89-м году моя осознанная жизнь началась позже, где во власти уже был “он” (Лукашенко А.Г. – прим. ред.). Страшно даже думать, что вся моя жизнь изначально была задана одним ритмом, движением. И мне нравится, что каждое последующее поколение пытается выходить из этого строя.

В твоих в работах прослеживается интерес к одежде…

Этот интерес связан с этим вопросом – какое оно, беларусское тело, что или кто его формирует? Наверное, многие из нас помнят эти неудобные коричневые шерстяные, скучные платья в школе. Которые вгрызались в шею, в них было холодно зимой, жарко летом и никогда – удобно. Это был наш первый костюм, но навязывали нам его уже с ранних этапов формирования личности – именно с того времени нас учили не выделяться. Мы каждый день примеряем на себя разного рода одежду. Мы думаем, что мы формируем свой стиль, свое поведение. Но чаще наш стиль может меняться от условий, которые нам предлагают, а ту или иную одежду мы не мы выбираем – нам на нее указывают, а иногда даже навязывают. “Одежда” в моих работах – отсылка к некой оболочке, чем прикрываются индивидуальности или что хотят обозначить.

Почему ты работаешь с советским наследием?

Часто задаю себе этот вопрос. Мне кажется, что нашему обществу не удалось до конца избавиться или вылечиться от советской травмы. Это требует времени и сил. Кажется, что не все старшее поколение отошло от этого шока “советского”, в то же время, есть те, кто тоскует по прошлому. Но сегодня все меняется очень быстро. Беларусы показывают, что они уже другие и время другое. В Польше я наблюдаю и сравниваю себя в “старом-новом” контексте. Это ощущение похоже на старое, тяжелое, дырявое пальто, которое жалко выбросить.

Просматривая советские пропагандистские журналы для женщин, советский кинематограф, как представлена женщина и ее роль в обществе, часто думаю над тем, какая мощь и монументальность советской пропаганды все еще сидит в нашем воспитании. Хотя мы уже другие, отсечь это сложно. 

Я работаю не только с советским прошлым – скорее, это взаимосвязь с настоящим, которая заставляет вернуться в прошлое, решить тот или иной вопрос и идти дальше.

В польской реальности в моей памяти появляются моменты из прошлого, которые усиливаются и проживаются опять. Возможно, из-за информации и историй, которые я прорабатываю во время подготовки своих проектов.

Например, в твоей работе Поза. Позиция. Способ происходит как раз переосмысление советской эргономики для женщины? Так?

Я размышляла о коллекции непрактичной обуви, того, что нам не подходит, но приходится носить. О том, как выбрать позу, чтобы она соответствовала ожиданиям общества и не была отвергнута. Думала над вопросом стабильной позиции и следующего шага. Как художница я хочу привлечь внимание к объективации в целом и женщин в частности. И символическая советская звезда, впивающаяся в пятку, облаченную в белоснежный чулок, – это о том, что осталось от прошлого и все еще со мной. Это про ту эргономику, которая сегодня для нас считывается иначе, иногда – враждебно. Но тогда она была вполне органичной и удобной. 

Ты упомянула про технологию коммуникации пропаганды, которая заключена в архитектуре, одежде, нормах поведения…

Я работаю с различным набором символом, но переосмысливаю его здесь и сейчас, говорю через себя, о своем опыте и теле. Когда я была в Беларуси мне хотелось от этого советского убежать, а сейчас я пытаюсь понять или принять – почему? 

Во время исследования советских витрин, их оформления в какой-то момент я подошла к разбору эстетики декораций и советского городского праздничного оформления – эти флагштоки, баннеры, транспаранты. Как вся эта давящая форма конструкций, слоганов, красного безумия поглощает человеческое, индивидуальное. Есть только архитектура и все эти украшения, а личности – нет. Это про то, как власть входит в индивидуальное. Например, в работе “Считается каждый грамм” я думаю про soft power – невидимую силу, которая, как мягкая ткань, материя, – получая воздействие, становится передатчиком определенной информации. Более того: задаю себе вопрос – а какой сегодня релевантный советскому метод воздействия на человека? Как, например, идеология одной страны входит в другую? Это может быть и через еду – незаметно, но на подсознании это все работает. Или язык. Я, например, хорошо знаю польский и французский, но все равно обязана учить английский.

Над каким проектом ты работаешь сейчас?

Это, скорее, не про темы, а про вопросы, из которых я выхожу на проекты. Как прошлое влияет на будущее, будущее – на настоящее, и как моя реальность трансформируется под влиянием разных социальных и политических процессов. Закрытые границы и открытое пространство, в котором я нахожусь сейчас. Поиск идеального пространства и идеальной коммуникации. Сейчас параллельно работаю над несколькими проектами, но более плотно занимаюсь вопросом еды в политике: исследую меню советского человека, культуру, а также кухонные разговоры.

Художницы/ки, которыми ты вдохновляешься?

Вообще трудно кого-то выделять – в разное время по-разному, в силу определенных событий и обстоятельств, темы, которая прорабатывается. Сейчас, работая над будущей персональной выставкой, вспомнила выставку Sophie Calle в Музее охоты и природы в Париже в 2017 году. Анализируя, пытаюсь понять, как ей удалось договориться с таким сложным пространством. Экспозиция, работа с объектами, текстом – все было очень слаженно и гармонично. Эмоциональную подзарядку я получила на карантине от просмотров фильма Алексея Германа. Обратила внимание на количество света в его фильмах, на то, что он у него особенный. Иногда в кадре его настолько много, что он тебя раздражает, будто бы тебя им пытают. Иногда с помощью дыма и пара, cвет красиво размывается и заполняет все пространство – кажется, что светится даже белая рубашка у героя. А иногда это просто огоньки, которые диктуют и обозначают какую-то территорию, за пределы которой тебе нельзя.