Какое место в вашей деятельности занимает сейчас живопись? Почему вы изменили метод «производства» искусства?
Я бы хотел заниматься живописью, но не особо понимаю, как ей заниматься, – в этом основная проблема. В выставке «Самоконтроль» живопись была скорее медиумом. Это было больше иллюстрирование нарратива медийности, форм контроля. Плюс в экспозиции были задействованы еще видео и инсталляция, так что это не совсем живописный проект. Для меня уже недостаточно двумерных статических средств. Моя практика пошла в перформативность и инсталляции, и 2D стало таким ограничением, которое немного сдерживает, есть ощущение недостаточности.
Можно ли утверждать, что акционизм и работа с текстом сейчас более емки для сферы искусства?
Для меня это достаточно новый инструмент, своеобразный вызов. Так или иначе, я чувствую, как все больше отхожу в сторону релятивистского искусства. Не думаю, что текст – это сегодня легко, он воспринимается совсем не так, как видеоизображение. Мне интересен короткий текст, точный. Это, конечно, может быть эссеистика, но следует обращать внимание на то, как работа будет восприниматься. Многое зависит от куратора, от проекта и задач. Думаю, что нужно создавать искусство, а не ставить цель использования конкретного медиума. Я просто хочу транслировать свое видение ситуации – социальной, политической и т.д. В искусстве много каналов трансляции, для меня важным является содержание и потенциал для трансформаций. И когда я думаю об искусстве, то всегда задаюсь вопросом, как через него можно что-то поменять.
Что наиболее приемлемо для трансляции ваших идей – текст, живопись, акция?
Это во многом вопрос области комфорта, кроме того, многое зависит от настроения. Ты перечислила различные инструменты. Мне сейчас интереснее сделать комплексную вещь, высказывание, которое не будет ограничиваться определенным форматом. Если контролировать весь процесс от идеи до производства, то точность как раз зависит от свободного оперирования различными инструментами. Если текст – не литература, но другое искусство (когда текст приобретает функции определенного объекта, но не содержит развернутого нарратива), то мне интересны его возможности.
Настоящее и его обстоятельства – это путь для борьбы?
Я не называю это борьбой, это просто деятельность: своим искусством ты реагируешь на обстоятельства. Я воспринимаю искусство как одно из средств для трансформации. Что касается его политического потенциала, то соглашусь: иногда искусство не может достичь таких результатов, на которые способна прямая политическая активность, конкретные политические действия. Если художницы и художники претендуют на какой-то политический авторитет, это часто вызывает подозрения. Искусство не сводится к одной лишь политике, даже если декларирует это. Искусство – это безопасность, которая дает возможность что-то находить, на что-то указывать, исследовать, – но оно всегда остается в потенции, оно держит дистанцию. Искусство – это больше призыв, но не само действие.
Значит, в искусстве каждое препятствие – это путь?
Иногда да, но порой может быть и просто препятствие. Я могу видеть какие-то проблемы в обществе и прилагать усилия для их решения. Нормально, когда ты пытаешься починить что-то, что неправильно работает. Конечно, я не на все реагирую, не делаю всего, что мог бы, но в своей практике говорю о том, что меня волнует. И это, скорее, из области этики.
У вас сильно связаны художественная и гражданская позиция. Как это касается профессиональной среды?
Понимаешь, классно заниматься искусством for fun. Делать какие-то красивые крутые штуки. Завидую тем, кто может замутить скульптуру, которая не будет ничего говорить, но все равно станет ценной в своих эстетических измерениях. Конечно, я бы так хотел. Вот мы говорим о живописи, о том, что хочется ей заниматься, но сейчас я нахожусь на том этапе, когда есть потребность что-то декларировать своей работой.
Что касается профессиональной среды, то, думаю, здесь нужно больше обращать внимание на коммуникацию между агентами. Часто возникает ощущение, что мы не можем быть нормальными собеседниками: мы якобы постоянно боремся друг с другом за пространство, ресурсы и забываем, что работаем на одно культурное поле. И если каждый тянет в свою сторону – это проблема. Ты сталкиваешься с индивидуализмом повсюду, коллективной работы я почти не вижу, так как сама коммуникация является проблемой. Иногда можно поддерживать друг друга, но критика все же часто воспринимается довольно остро – как обвинение. Нужно быть более чуткими, не допускать ни диктатуры, ни монополизации дискурса, ни попыток поучения, ни, тем более, травли. Ведь это похоже на модель трансляции кода официальной беларусской идеологии: патриархальность, авторитарность. Даже те, кто говорит о демократических ценностях, бессознательно транслируют их через этот код. Демократия – это горизонтальная коммуникация и открытость к совместным действиям.
Как найти взаимопонимание между первым и третьим сектором? Нужно ли оно?
Дело в том, что каждый здесь при своем бизнесе и понимание не обязательно. Я говорил про коммуникацию: если есть желание что-то менять, развиваться – то надо брать и общаться. А сейчас ситуация такова, что многие агенты искусства и культуры не пойдут работать с государством из-за конкретных политических проблем. Вчера их разгрузили по спецприемникам, а завтра они пойдут сотрудничать? Это бессмысленно. Государство не выполняет своей функции в сфере культуры. Культура, которая транслируется государством, построена на колониальном мифе советского, а это невозможно подогнать под независимость. Я очень ценю позицию тех, кто идет в государственные институты с интенцией что-то поменять в них, но, если честно, то это немного наивно. Вряд ли чиновники захотят кого-то слушать. И здесь, с одной стороны, огромный провал между двумя обозначенными лагерями, с другой – они, может быть, и не так отличаются, просто каждый занимается своим собственным небольшим бизнесом с различными источниками поддержки.
Какое выставочное пространство в контексте Минска для вас как художника – мечта?
Если выбирать площадку, – может быть, торговый центр, или лучше – фуд-корт торгового центра. Какое-то пространство, которое не является выставочным и, возможно, не характеризуется площадью. Выставочное пространство – это всегда безопасность для художника, зритель знает, куда идет и чего ждать. Для меня формат выставки сейчас не особо интересен, хочется работать как-то иначе.
С недавнего времени вы стали арт-директором культурно-образовательного центра «ЦЭХ». Что это значит для вас как художника – известного, с чёткой гражданской позицией, и как куратора – лица институции?
Это вызов. Как для художника, так и для куратора это интересный опыт, потому что сейчас речь идет не об отдельном проекте или высказывании, а об институции. Есть параллели в художественной практике, но уже более комплексно. Я очень надеюсь на своих коллег, знакомых и товарищей, которым я могу быть полезным в качестве арт-директора. У нас много совпадений с командой по гражданской позиции. «ЦЭХ» изначально создавался сообществом визуальных журналистов, что само по себе имело определенный социально-политический подтекст и влекло за собой какую-то ответственность. Для меня важно то, что как институция, как культурно-образовательный центр мы транслируем определенную социальную повестку, пытаемся влиять и на культуру, и на общество.
Какие стратегии вы будете внедрять для популяризации и устойчивого развития площадки? Есть ли уже планы на будущий год?
Будет уточнена сама позиция институции, так как мы все же имеем сложившееся сообщество и определенную субъектность. У нас есть план выставочной деятельности, мы готовим интересную образовательную программу, в рамках которой в этом году проходили лекции Михаила Гулина. Будем развивать нашу библиотеку по искусству и культурным исследованиям, которую основал Андрей Ленкевич. У нас работает программа поддержки молодых художниц и художников, в ходе которой несколько раз в год мы будем проводить первые выставки авторов. Вообще планируется много различных проектов, как локальных, так и международных.
